"Проба пера". Альтернативный вариант казни тейрна Логейна и его предсмертные часы.
Падение Железного короляПадение Железного короля
Иной надеется подняться вдвое,
Поправ соседа, - этот должен пасть,
И лишь тогда он будет жить в покое
Иной боится славу, милость, власть
Утратить, если ближний вознесется;
И неприязнь томит его, как страсть.
Данте, "Чистилище
Как ни узко было окошко, все же через перекрещенные толстые прутья решетки, вмурованной в каменную кладку, Логейн мог видеть небо, похожее на шелковистую ткань.
Чудовищно огромный, размером чуть ли не с гуся ворон, черный и переливчатый, прыгал перед окошком. Иногда он останавливался, опустив крылья, и прикрывал веком круглый глаз, будто сморенный дремотой. Потом вдруг вытягивал клюв, стараясь угодить в человеческий глаз, блестевший за решеткой окошка. Эти глаза, отливавшие кремнистым блеском, казалось, неудержимо притягивали птицу. Но узник был проворен и каждый раз успевал увернуться. Тогда ворон снова принимался расхаживать перед окошком, передвигаясь короткими тяжелыми прыжками.
Спать ему не хотелось. С жадностью ловил он шумы Денерима, как будто лишь одни они служили свидетельством того, что он еще жив; но Денерим ночью скуп на звуки: только изредка раздается крик ночной стражи, прогрохочет по мостовой крестьянская повозка, направляющаяся на рынок с грузом овощей. Он, Логейн, расширил улицы этого города, приукрасил его здания, усмирял его в дни волнений, и город этот, где лихорадочно бился пульс всего королевства стал ему ненавистен, как может быть ненавистно только живое существо.
Неприязнь эта родилась в то самое утро, когда эрл Эамон, испугавшись, как бы Логейн, до сих пор остававшийся тейрном не нашел себе сообщников в форте Драккон и решил перевести его в подвалы замка эрла Денерима. И вот верхом на коне, в окружении стражи и лучников, Логейн пересек почти всю столицу и тут – то, во время этого переезда, внезапно обнаружил, что толпа, в течении долгих лет гнувшая спину при его появлении, ненавидит его. Оскорбления, летевшие ему вслед, сжатые кулаки, насмешки, хохот и угрозы были для него крушением куда более страшным, нежели сам арест.
У толпы есть как бы два голоса: один для выражения ненависти, другой для выражения ликования; не чудо ли, что из тысячи глоток, вопящих разом, могут вылетать такие не похожие друг на друга звуки.
Когда человек долгое время стоит у кормила власти, когда он привыкает к мысли, что действует ради общего блага, когда он слишком хорошо знает, как дорого ему это обошлось, и когда он вдруг замечает, что никто его не любил, не понимал, а лишь только терпел, - какая горечь охватывает тогда его душу, и он поневоле начинает думать о том, не лучше ли было употребить свою жизнь на нечто иное.
«Моя смерть для этого мальчика Алистера – необходимое дополнение к церемонии коронования…А ведь и они будут делать то же, что я, отнюдь не лучше, и точно также не будут удовлетворяться требования народа. Коли уж мне не удалось добиться успеха, так кто же его добьется?»
Он не боялся смерти. Но одна мысль стучала в висках: он хотел решить для самого себя, прежде чем предстать перед судом Создателя, виновен он или нет.
И хотя до казни оставалось всего несколько часов, он вспоминал шаг за шагом «процесс» против Серых Стражей, вспоминал с таким чувством, словно из всех своих деяний, имеющих общественное и личное значение, из всего, что он совершил за свою жизнь, здесь, и только здесь, мог найти единственное оправдание своим поступкам, прежде чем навеки закроет глаза.
Перебирая в памяти эти поступки, как бы медленно и постепенно подымаясь по ступеням лестницы, он вдруг в конце ее, у самого порога, обнаружил свет и понял все. «Любой неправый поступок, даже совершенный ради правого дела, несет в себе проклятие».
И когда тейрну Логейну открылась эта истина, ненависть, которую он питал к своим врагам, угасла и он понял, что никто не повинен в его судьбе, кроме него самого. Так совершил он акт покаяния, и покаяние это было куда более искренним, нежели при чтении заученных с детства молитв. Он почувствовал, как снизошло на него великое умиротворение, и он как бы принял волю Создателя, пославшего ему такой конец.
До самой зари тейрна не покидало спокойствие, ему все казалось, что он по прежнему стоит на том светозарном пороге, куда привел его нынешней ночью взлет мысли.
В седьмом часу к нему вошли прево города Денерима, судейский пристав и прокурор, тейрн медленно поднялся им навстречу и спокойно стал ждать, когда с него снимут оковы.
Стоя в повозке Логейн прислушивался к вою толпы, теснившейся вдоль улицы, и отвечал на ее вопли только одной фразой: «помолитесь за меня, добрые люди». В конце улицы кортеж остановился у ворот храма. У подножия креста храмовая священница прочла над опустившимся на колени Логейном заупокойную молитву. Затем кортеж снова двинулся к форту Драккон.
Глазам бывшего регента открылось огромное четырехугольное строение, покоящееся на двенадцати необтесанных каменных глыбах, служивших основанием площадки, а крышу поддерживали 16 столбов. Под крышей стояли в ряд виселицы. Когда он спустился с повозки, сопровождающая священница обратилась к нему со словами увещевания: не желает ли он в свой смертный час покаяться в совершенных преступлениях, за которые его присудили к повешанию?
- Нет, матушка, - с достоинством ответил Мак – Тир.
Он отрицал все: и то, что с помощью колдовства посягал на жизнь эрла Эамона, и то, что расхищал казну, отрицал пункт за пунктом все выдвинутые против него обвинения.
- Но ради справедливых целей я совершал несправедливые поступки, - произнес он.
Вой толпы нарастал с каждой минутой, и тейрн невольно поднес ладони к ушам, как бы боясь, что этот крик прервет его ход мыслей. Вслед за палачом поднялся он по каменным ступеням, ведущим к помосту, и привычно властным тоном спросил, указывая на виселицы:
- Которая?
С высокого помоста он бросил последний взгляд на сгрудившуюся внизу толпу.
Он сам поднял с затылка волосы и сам просунул в петлю свою бычью шею…
Занавес.
ПС Не могу сказать, что это в полной мере самостоятельная работа, скорее переработанный текст столь полюбившейся мне эпопеи Мориса Дрюона "Проклятые короли".
